Деокисление океанов? Едва ли оно было возможно, хотя и предпринимались попытки расколоть новый базальт в районе Срединно-Атлантического хребта и захватить оттуда карбонаты, а также попытки провести кальцинацию океана или построить гигантские электролизные ванны, создав новые водорослевые сообщества, и так далее. Но океаны по-прежнему находились не в лучшем состоянии, поскольку от трети до половины углерода, сгоревшего в углеродосжигающие годы, попало как раз в океан и окислило его, причинив ущерб многим углеродным формам жизни, находившимся на конце пищевой цепи. А когда океану нехорошо – нехорошо и человечеству. Это была еще одна особенность их эры. Так что агрокультуре уделялось наибольшее внимание, тогда как аквакультура (приносившая теперь людям треть всей пищи) хоть и была распространена, но требовала преодолевания трудностей – она не ограничивалась простым вытаскиванием рыбы из воды.

Строительство? Раньше здесь выпускалось много углерода – как при производстве цемента, так и при работе строительных машин. Для этих работ требовалось очень много энергии, и чтобы их выполнять, нужно было биотопливо. С этой целью из воздуха вычленяли углерод, затем собирали его, сжигали, снова выпуская в воздух, и вычленяли заново. Но этот цикл должен был стать нейтральным. Цемент сменился различными графенированными смесями посредством так называемой Триады Андерсона очень элегантно: углерод высасывался из воздуха и превращался в графен, который внедрялся в смеси с помощью 3D-печати и применялся в строительных материалах, таким образом изолируясь и не возвращаясь в атмосферу. Даже сейчас строительство могло быть углеродо-отрицательными (то есть углерода из атмосферы больше удалялось, чем добавлялось, если вам это интересно). Насколько это было круто? Наверное, настолько, что могло вернуть концентрацию CO2 в атмосфере к уровню в 280 частей на миллион, а то и начать небольшой ледниковый период – от этой мысли некоторых, особенно гляциологов, бросало в дрожь.

Но это слишком дорого. Экономисты не могли не выражать сомнений. Ведь все всегда упирается в цену, верно? Вот и эти новомодные изобретения, так расхваленные теми неомальтузианцами, все еще обеспокоенными проблемой пределов роста, обсуждаемой давно дискредитированным Римским клубом[104], могли ли мы их себе позволить? Не лучше ли, если все будет регулироваться рынком?

Могли ли мы позволить себе выжить? Ладно, как сказали экономисты, это не совсем правильная постановка вопроса. Здесь скорее вопрос веры в то, что экономика и человеческий дух решили все проблемы еще в начале нынешней эры или в годы возникновения неолиберализма. Разве это не очевидно? Просто поезжайте в Давос и взгляните на их уравнения – там все логично! А законы и оружие, которым обеспечивалось их соблюдение, прекрасно дополняли друг друга. Так что давайте просто продолжим скатываться по наклонной и верить экспертам, которые лучше знают, как все устроено!

Вот и представьте: консенсуса не получилось. Удивлены? Все эти любопытные новые технологии, вместе составляющие то, что могло бы называться углеродно-отрицательной цивилизацией, были лишь одним из аспектов куда более широкой полемики по поводу того, как цивилизация должна справляться с кризисом, унаследованным от предыдущих поколений с их первоклассной глупостью. А поскольку четыре всадника были на воле, это была не самая разумная из мировых культур, что когда-либо населяли эту планету, нет, далеко нет. Плюс ко всему, можно было утверждать, что ставки становились выше, а люди – безумнее. Тирания утраченной стоимости с последующей эскалацией обязательств; очень распространенная история, настолько распространенная, что названия этим явлениям придумали, конечно же, экономисты – вместе с названиями видов экономического поведения.

Так что да, идем ва-банк и надеемся на лучшее! Или пытаемся изменить курс. А поскольку и то и другое стремилось захватить руль великого корабля государства, на квартердеке вспыхнули бои! Ой-ой-ой. Читай далее, читатель, коли осмелишься! Потому что история – это мыльная опера, что приносит боль, кабуки[105] с настоящими ножами.

Роберто и Стефан любили то недолгое время, когда гавань покрывалась льдом. Шизофреничная нью-йоркская погода обычно допускала ей замерзать всего на неделю, зато, пока лед держался, это был совершенно другой мир. В прошлом году они пытались сделать буер, и хотя ничего толкового из этого не вышло, ребята кое-чему все-таки научились. А сейчас хотели попробовать снова.

Мистер Хёкстер спросил, можно ли ему пойти с ними.

– Я тоже этим маялся в детстве, в бухте Норт-Коув.

Мальчики неуверенно переглянулись, а потом Стефан ответил:

– Конечно, мистер Хёкстер. Поможете нам придумать, как приделать коньки к днищу?

Хёкстер улыбнулся:

– Мы привинчивали их к доскам, насколько я помню, а потом прибивали их к днищу тех лодок, что у нас были. Давайте посмотрим, что там у вас.

Они прогулялись к середине 23-й, среди сотен людей, занимавшихся тем же самым, а потом прошли к реке, туда, где находился Блумфилд-док. Там мальчики на днях привязали свой буер к бетонному столбу, спрятав под ним инструменты и материалы.

– Откуда, ребята, вы все это достали? – спросил Хёкстер, порывшись в тайнике. – Здесь кое-что во вполне приличном состоянии.

– Понаходили, – ответил Стефан.

Хёкстер неопределенно кивнул. Это было похоже на правду – по большей части все-таки город полнился всяким хламом. Достаточно было съездить на остров Говернорс или Байонн-Бей.

К ним подошел докмейстер Эдгардо, чтобы поздороваться с мальчиками, и отвлек мистера Хёкстера от его расспросов. Как оказалось, Эдгардо уже немного знал о пожилом друге ребят. Они немного поговорили о старых временах, и ребята с интересом узнали, что мистер Хёкстер когда-то держал на этом причале свою лодку.

Когда Эдгардо ушел, старик осмотрел их коньки.

– Похоже, годные.

– Но как бы их прикрепить, чтобы была возможность рулить? – спросил Стефан.

– Двигаться должны только передние. У них должно быть что-то вроде руля. – А оглядев их материалы и инструменты, спросил: – Так какие у вас, ребята, чувства по поводу вашего клада, а? Устраивает, как с ним обходятся?

Мальчики пожали плечами.

– Меня бесит, что их не поместят в музей или вроде того, – ответил Роберто. – Я не думаю, что стоит переплавлять монеты. Они же больше стоят как предметы старины, разве нет?